Наша справка
Евгений Сидоров, критик, литературовед. Министр культуры Российской Федерации с 1992 по 1997 г. Посол России при ЮНЕСКО в Париже с 1998 по 2002 г.

Чем дальше отодвигается Париж, тем больше он забирает тебя. Честно говоря, я спокойно, без восторга, отношусь к этому (великому — о да, о да!) городу. Он часто влечет к банальностям, к престижному европейскому эталону, почти не допуская свободных вариантов. Только арабы и черные напоминают о реальном мире, расположившемся вокруг.

Но вдруг попадешь вечером на какой-нибудь Понт Нёф — и задохнешься: боже мой, какое счастье, что ты здесь и дышишь этим!

Но скоро все проходит, и ты вновь понимаешь: главное происходит не здесь, а у тебя на Родине.

В 1990 году Елена Боннэр выступала с лекцией в Нью-Брансвике, штат Нью-Джерси. Университетский актовый зал едва вместил всех желающих, присутствовали высшие чины администрации штата, профессора, студенты. Переводила лекцию Нина Буис, приятельница Евтушенко и переводчица некоторых его книг.

Боннэр буквально растерзала Горбачева, весьма озадачив наивную американскую аудиторию, которая, в свою очередь, перешла в атаку. Боннэр засыпали вопросами и резкими возражениями. У микрофона в зале выстроилась очередь. «Верьте только Ельцину, он и только он — истинный демократ!» — стояла на своем Боннэр.

Зал непочтительно гудел и отказывался признать нового малоизвестного кумира.

Мог ли я подумать, что через полтора года войду в правительство Ельцина и буду участником и зрителем пьесы в стиле позднего Михаила Шатрова?

Очень быстро стало понятным, что главная беда реформаторов — фанатичная увлеченность монетаристской идеей при незнании своей огромной страны, даже некоторое (из-за нехватки времени) равнодушие к ней.

А.Б. Чубайс совершенно искренне заявлял следующее: надо как можно скорее приватизировать все, что возможно, — от заводов до кинотеатров, от нефтяных скважин до клубов; неважно, за какую цену, — лишь бы не повернуть назад, успеть. В этой азартной гонке о людях, о конкретном человеке, никто и не думал вовсе.

Такая политика, по сути, мало отличалась от прежней — только вчера без конца говорили о человеке, а сегодня даже не говорили, реформы исключали всякую гуманитарную сентиментальность. Россию тащили в дикий, экономически нецивилизованный образ жизни насильно, совершенно не озабочиваясь тем, что, к примеру, Дальний Восток не похож на Черноземье, а Юг — на Сибирь; что Россия есть сумма разительных особенностей, а не единый социально-экономический массив, подобно Польше или Чехии.

Постепенно явные провалы отодвинули на политическую периферию одаренного теоретика реформ Егора Гайдара, в отставку отправили Геннадия Бурбулиса, много сделавшего для прихода к власти Б.Н. Ельцина и формирования правительственного кабинета, а судьба А.Б. Чубайса (и его клевретов типа А. Коха) наглядно продемонстрировала перерождение, как это не раз случалось в революционных ситуациях, когда напористая прагматика и личное материальное благополучие решительно перевешивали первоначальный благородный порыв.

Олигархи, окружившие Ельцина, привели страну и его самого к закономерному итогу. А как замечательно все начиналось!

Однако рассудит история. А то, что время в первой половине девяностых было по-тютчевски роковое для страны и историческое по своим последствиям, вряд ли кто может оспорить.

И ты сам, лично, разве не вкусил обольщения нового времени? Разве не получил интересную работу, общественное положение, возможность увидеть всю Россию? А сладковатый мед каких-никаких, но все-таки привилегий, сначала министерских, потом посольских?

Все так, все верно, и все же мед был отравлен. И шрамы в душе не заживают, несмотря на доводы рассудка.

…Вот и на лицо правящей элиты легла пе-чать революционной усталости. Все труднее сказать что-либо новое, еще труднее сделать. Какие уж там культура и образование, когда на сцену выходит эмвэдэшный хор героического вида в портупеях, а школьники тем временем ширяют в сортире героин в вены под славные звуки возрожденного гимна.

Ощущение свежести жизни, первой любви, восторг перед искусством и природой считаются чем-то малоприличным и, уж во всяком случае, крайне неуместным на фоне почти круглосуточного телеоргазма, неважно какого — политического, детективного или мелодраматического, во вкусе латиноамериканских горничных.

Кстати, падение вкуса коснулось почти всех, кто по-прежнему хочет быть актуальным. Глубокоуважаемый мной Юрий Петрович Любимов, судя по прессе, собирается театрализовать страницы Апокалипсиса. Зажженная свеча перед ликом Христа и камерой TV стала символом нового прогресса, как партбилет в недавние времена.

Кризис естественности — тяжкое наше наследие и свидетельство незыблемости внутренних политических предпочтений, несмотря на разительно обновившийся фасад.

Как всегда в таких случаях, крайности сходятся. И уже неважно — левые это или правые. Очень близки мотивы и методы пиара. Для тех и других характерно резкое снижение уровня, калибра личности. Условно говоря, вместо Старовойтовой пришли хакамады, от которых за версту отдает парфюмерией политического фарса. О нынешних лидерах левого фланга и говорить нечего — и так все понятно.

…На одном из заседаний правительства вновь и вновь напоминаю о нищете, в которую государство ввергает культуру.

«Тебя послушаешь, после тебя одни памятники останутся», — в меру раздраженно подытожил В.С. Черномырдин. «Хорошо, если памятники культуры, — ответил я, — а не на могилах наших надежд». И, сойдя с трибуны, сел на свое место за столом между министром юстиции В. Ковалевым (вскоре он окажется под загадочным следствием) и милейшим профессором Виктором Ивановичем Даниловым-Данильяном, чье министерство природоохраны было вместе с министром вскоре благополучно ликвидировано, а сегодня превращено в федеральный орган, который и пользует природу, и попутно охраняет. Остроумно, ничего не скажешь, по известному русскому правилу: «что охраняешь, то и имеешь».

Слушал Жака Дериду, который принял участие в дискуссии «Построение обществ знаний». Знаменитый модный философ нехотя импровизировал, почти не заботясь о стройности речи и логике переходов.

Видно было, что его затащили в ЮНЕСКО, не очень объяснив, в чем дело, о чем речь. Все-таки кое-что я записал: «Время ускоряется, но человек должен остановиться». «Спасти архаику, книги, общение, устную речь, языки». «Метаязык СМИ — поэтика второго ряда». «У каждого свой мрак, из которого рождается истина» и т.д. и т.п.

По-французски афористично, но по сути — банально и совсем не похоже на его интеллектуально украшенные постмодернистские тексты.

Почти забыт поэт Николай Гумилев, зато посмертно прославлен его сын, Лев Николаевич Гумилев, — талантливый историк, тоже человек трагической судьбы, который своей теорией «пассионарности» и евразийской утопией способен увлечь не только невежд, но и достаточно зрелые, образованные российские умы.

Не дай бог подобных пророчеств и прозрений! Начиная с эпохи Екатерины II русское общество не мыслило себя вне культуры Европы. Русский путь при всех восточноазиатских элементах был и остается частью европейской истории. Убедительно писал об этом Бердяев. Его споры с евразийством, которое нередко принимает у нас формы антизападного национализма, чрезвычайно актуальны и по сей день.

Кстати, о понятии «российский», сравнительно недавно прочно введенном в политический обиход. По традиции слово «русский» вовсе не означает только кровное, генетическое — это принадлежность к культуре, Отечеству, языку независимо от национальности.

С запоздалой нежностью вспоминаю журнал «Юность» и наши ежегодные праздники в Сокольниках, в летнем ресторане «Фиалка».

Рассказывают, что в начале шестидесятых молодой врач Вася Аксенов, выпускник казанского меда и начинающий ленинградский плейбой, был потрясен, впервые увидев на одном из таких вечеров самого (!) Гладилина, не говоря уж (здесь почти обморок!!!) о самом Евтушенко. Аксенов только-только напечатал свою повесть «Коллеги» и был поощрен главным редактором журнала Катаевым (прозвище Валюн) за метафору в стиле одесского литературного ренессанса периода НЭПа. Что-то там о стоячей воде в Фонтанке, напоминающей пыльную крышку черного рояля.

Впрочем, кажется, это сам Василий Петрович и рассказывал.

Отбывая в парижскую эмиграцию, Толя Гладилин успел многотысячным тиражом издать в «Детской литературе» повесть «Секрет Жени Сидорова». В своей излюбленной бесхитростной манере он населил книжку для детей среднего возраста персонажами по имени Василий Павлович (Аксенов), Владимир Емельянович (Максимов), не говоря уж о четырехкласснице Вере, которая дружит с главным героем (моя любимая жена).

Не забудем, что дело было лет тридцать тому назад, в разгар диссидентских отъездов за бугор. Так что книжка весьма заинтересовала так называемые компетентные органы, и бо?льшая часть тиража была тихо изъята прямо из типографии.

Двадцать восьмое марта — годовщина со дня смерти Володи Максимова, служба на рю Дарю в храме Александра Невского. Олег Целков с Тоней, Эд Штейнберг, Лев Круглый, Наталья Горбаневская. Всего человек двадцать пять. Таня Максимова с выросшими красавицами дочерьми почти не меняется. Остальные — увы…

Горстка этих людей тронула меня чрезвычайно — какой-то человеческий островок посреди Парижа, временно спаянный, как никогда на Родине. Наташа все забыла: как пришла в газету, как начала печататься. «Послушай, Барток, что ты сочинил?»: — «Это же в «Ардисе»!» — «Нет, Наташа, первый раз в «Московском комсомольце»…».

Не могу смириться с цинизмом и пошлостью, которые временами приобретают угрожающий характер. Конечно, время не виновато, но и мы при всех покаянческих идеях, плохо сочетаемых с православной ортодоксией, тоже не знаем, не чувствуем своей вины. Хотя на словах при случае охотно признаем, что «и мы виноваты».

В то же время понимаешь: нельзя постоянно опрокидывать свое сознание в прошлое, даже если это естественная защита от настоящего, которого не принимаешь. В принципе единственная возможность реальной жизни — всматривание, вчувствование в будущее, не отрекаясь от прошлого.

Что внушает некоторую надежду, так это самодеятельность, частная инициатива, которые становятся движущей силой общественных перемен. Постепенно внедряется мысль, что на государство нет надежды и что дело жизни находится в твоих руках.

Источник: Евгений Сидоров. Записки из-под полы. «Новая газета», 23 декабря 2002 года