Для искушенных наблюдателей не остались незамеченными некоторые различия в позиции президента Путина по чеченской проблеме во внутрироссийском контексте и на международной арене. Так, если дома Путин демонстрирует стремление использовать разные подходы — от продолжения военного подавления боевиков до попыток ускорить мирное урегулирование проблемы, то на внешнеполитической сцене позиция президента России выглядит гораздо более жесткой и однозначной, что он недавно и показал во время саммита Россия — ЕС. Можно, конечно, рассуждать в связи с этим о «домашнем» и «экспортном» вариантах решения проблемы. Однако, размышляя так, есть риск упустить некие объективные реалии, которые, судя по всему, не может не учитывать российское руководство. Международный и внутренний аспекты этой сложной проблемы начинают переживать какую-то внутреннюю эволюцию, смысл которой не совпадает с нашими традиционными представлениями.

Итак, мы привыкли, что внутри страны российское руководство в большей степени склоняется к жестким методам решения чеченской проблемы, в то время как Запад целенаправленно настаивает на необходимости политического урегулирования. Однако как тогда объяснить, что неожиданно генсек НАТО Джордж Робертсон заявляет о допустимости военного подавления боевиков, а конституционный процесс, инициированный Владимиром Путиным, начинается под аккомпанемент грозных заявлений министра обороны Сергея Иванова, которые многие наблюдатели расценили не иначе как обещание вести войну в Чечне до победного конца?

Дело, видимо, в том, что после «Норд-Оста» Путин стал переосмысливать ситуацию, сложившуюся вокруг Чечни, постепенно склоняясь к прагматическому подходу, который он сформулировал и применил в российской политике после террористической атаки на США в сентябре 2001 года. Суть этого подхода может быть выражена краткой формулой — важно, чтобы из того или иного региона не исходила угроза национальной безопасности России, а как это будет достигнуто — это уже второй вопрос. Следуя такому подходу, российское руководство не стало возражать против американского военного присутствия в государствах Центральной Азии, поскольку таким образом и можно было надежнее гарантировать, что исламские фундаменталисты не нападут на Россию из этого региона. Применительно к Чечне подобный прагматический подход означает только одно — нет и не может быть заранее заданных решений. В конечном итоге будет выбрано то, которое лучше помогает решить главную задачу — обеспечение безопасности России. А для того чтобы выбрать, нужно сначала создать этот выбор, выяснив поле возможных альтернатив — мирных, военных, сочетающих в себе разные подходы.

Международный же аспект данной темы (а он есть, в первую очередь не потому, что того хотят влиятельные силы на Западе, а потому, что в Чечне есть международные террористы) также претерпевает серьезные изменения. В последние месяцы мировая террористическая сеть заметно активизировалась по всему миру — Бали, Москва, сорванная попытка масштабного теракта в Лондоне. Все это неизбежно будет вести и к ужесточению действий возглавляемой США антитеррористической коалиции. Позиции стран Евросоюза, по-прежнему склоняющихся к более умеренной политике, вызывают растущее раздражение в Вашингтоне. Особенно после того, как израильтяне обнародовали данные о том, что часть финансовой помощи, оказываемой Евросоюзом палестинской национальной администрации, уходит на поддержку террористических организаций. В этих условиях жесткость заявлений Путина встраивается в совершенно иную логику международной антитеррористической коалиции, которая состоит в том, что бескомпромиссную борьбу с международными террористами надо вести везде, где они есть, стало быть, и в Чечне. Подобная логика в свою очередь вызывает отторжение у европейцев. Таким образом, чеченская проблема приобретает характер одной из важнейших в треугольнике Россия — США — ЕС. От того, чей подход в плане борьбы с мировым терроризмом окажется ближе российскому руководству — жесткий, американский или мягкий, европейский, — и будет в значительной мере зависеть расстановка приоритетов в российской внешней политике. Иными словами, с кем «дружить важнее» в первую очередь — с США или Евросоюзом. И не только. Выбор вовне в большой мере будет влиять и на поиски оптимального решения чеченской проблемы в ее внутриполитическом измерении. Впрочем, как и наоборот, выбор такого решения во многом предопределит характер участия России в антитеррористической коалиции и приоритетность ее взаимоотношений с ведущими партнерами на Западе — США и ЕС.

Постоянный адрес статьи: http://www.wek.ru/today/410401.html