Лилия Шевцова, доктор наук, профессор МГИМО, ведущий исследователь Фонда Карнеги

— Лилия Федоровна, что для вас оказалось неожиданностью в результатах выборов?

— Неожиданностей несколько. Не думала, что результат «Яблока» будет ниже 7%. Предполагала, что часть электората Жириновского поглотит новый игрок на поле державничества — «Единство», но оказалось, что некоторые жириновцы отошли к СПС. Хороший финал для недавних западников… Не верила, что надувание «Единства» приведет к столь успешным результатам. Вероятно, недооценила тот поворот, который произошел в нашей политической жизни за короткое время: к консолидации и общества, и подавляющей части политического класса на основе стремления к «диктатуре порядка». Отсюда поддержка Путина и его «блока власти». Причем поразительно, как быстро произошла смена политических ориентиров. В начале года общество с одобрением воспринимало одного лидера, в конце года — лидера с совершенно иным политическим стилем и фактически иной формой правления.

— Вы имеете в виду поддержку Примакова в начале 1999-го и Путина в конце года?

— Конечно. Даже после отставки рейтинг Примакова был 68%. Немалая часть общества высказала поддержку лидеру умеренного, консенсусного типа.

Да, либералы и демократы ругали и продолжают ругать Примакова. А между тем он совершил прорыв в нашей квазимонархической системе власти, расчленив ее и превратив премьера в самостоятельную величину, впервые введя практику опоры на парламент. Собственно, при Примакове было разрушено суперпрезидентство. Примаков заставил коммунистов пойти против их природы и принять самый либеральный за всю историю новой России бюджет — более либеральный, чем во времена Чубайса. Но после известных событий в августе-сентябре общество повернулось к другой формуле власти — к формуле мачо, к «жесткой руке»…

— Потянуло к тому, к чему привыкли за годы ельцинского правления?

— Ельцин не был жестким лидером. Он был выборным монархом, который стоял над всеми и сохранял свое «всевластие» за счет раздачи власти по кускам то тем, то другим. Путин же в первые месяцы стал своего рода «наместником» — Ельцин на время оставил его вместо себя разгребать завалы.

На Путина возложили ответственность за Чечню. Но фактически Чечня была средством, за счет которого он должен был стать олицетворением, символом «диктатуры порядка».

Он стал ответом на внезапно охвативший и общество, и элиту страх. Внизу этот страх был вызван взрывами и утратой людьми чувства своей безопасности. Международные финансовые и прочие скандалы, заставившие Запад отшатнуться от России, вызвали растерянность в верхах, которые лишились своих запасных парашютов — уверенности в том, что в любой момент можно сесть на свой самолет и оказаться в безопасном месте на Малибу.

Кстати, меня (как и многих) очень беспокоит вероятность причинно-следственной связи: скандалы — Дагестан — взрывы — Чечня. И все это в преддверии выборов…

Но было бы ошибкой считать, что свой рейтинг Путин сделал только на Чечне. Неизвестность стала его козырной картой, ибо она позволила многим вначале считать его по крайней мере дистанцированным от Кремля.

— Вы полагаете, человека, изначально объявленного преемником, могли считать ничьим?

— Вся история его взаимоотношений с властью была мало известна широкому кругу. Как бы то ни было, возложение Ельциным на Путина роли преемника не стало для него «поцелуем смерти», как это произошло с Черномырдиным в августе 1998-го. Да и кто отнесся к этому серьезно? На Путина вначале смотрели как на пародийного преемника, своего рода отвлекающий маневр Кремля. Но вскоре произошел перелом. Многие чувствовали усталость от Ельцина и всего, что сопряжено с его властью, но одновременно они опасались, что смена власти будет сопровождаться потрясениями. А потому они с радостью восприняли обновление лица этой власти.

Важно, впрочем, то, что к концу ноября Путин начал выходить за рамки своей роли «наместника» и попытался стать полноценным премьером и наследником. А вскоре он уже стал и. о. президента. Даже когда Ельцин временно возвращался к своим обязанностям, например, в Стамбуле и Пекине, Путин был вынужден затем корректировать его, тем самым сдвигая на себя центр внимания.

— При столь резких сменах настроений общества, какие произошли дважды за один год, значат ли нынешние результаты, что «Путин — наш президент»?

— Я бы не спешила подписываться под этим лозунгом. По крайней мере до марта Путин все еще подвешен. Путина ждет немало ловушек, и, возможно, Чечня не самая опасная. Во всяком случае есть способы создать видимость победы, и даже при негативном развитии событий в Чечне можно удержать рейтинг Путина на уровне 20% и спокойно выходить с Зюгановым во второй тур.

Проблема в том, что Путин постепенно теряет все те преимущества, которые он имел на предыдущем этапе, — преимущества своей неизвестности. До недавнего времени он был «чистой доской», на которой каждый мог написать свои пожелания, и таким образом Путин держал свой совершенно нестыкующийся электорат.

Теперь он более не загадка. Он вынужден конкретизировать свою позицию. А попытка расставить акценты в экономике уже привела к недовольству как левых, так и правых. Он стал партийным премьером. А его партия вызывает слишком много вопросов, причем неприятных.

Но самое главное — уже работает логика двоецентрия, которую ельцинский режим отторгает. Путин слишком рано стал сильным и популярным, что может вызвать подозрительность Кремля, который еще не преодолел паранойю власти. Там знают, как сделать преемника за два месяца, почему не попробовать еще раз… Пока Путин на кремлевской игле, и нет гарантий, что он останется единственным ельцинским наследником.

— Насколько, на ваш взгляд, Путин самостоятелен? Или он все-таки актер, играющий роль, тщательно прописанную кремлевскими сценаристами?

— Я бы не стала недооценивать Путина. Элементы надувания, несомненно, есть. Но он ведет себя как человек неглупый, имеющий собственное «я». В одном из своих интервью Степашин вскользь бросил фразу, смысл которой в следующем: «Володя не кукла, не тот, кем кажется. Укрепится, тогда себя покажет!»

Путина все больше начинают воспринимать как человека со своим стержнем. Внешняя невзрачность, особенно бросающаяся в глаза в сравнении с Ельциным, холодные глаза, закрытость могут скрывать внутреннюю нервность, возможно, даже неуверенность, которые он компенсирует большей жесткостью. Он явно имеет второе дно, которое кремлевским кукловодам не под силу контролировать. Он соблюдает правила кремлевской игры, но это не означает, что он их будет соблюдать всегда. Кроме своих амбиций, он заложник своего рейтинга, своей формирующейся опоры, своих сторонников, которые будут требовать все большего…

— В июле общественное неприятие режима казалось абсолютным, и мы явно издевались над планами Кремля — неужели их технологи считают нас такими идиотами и думают, что, снова вкачав огромные деньги, заставят нас избрать кого угодно? Но полгода прошло — и… избрали. Получается, они правы?

— Не было никакой «блестящей» кампании кремлевских технологов. Все дело в том, что после взрывов возник соответствующий запрос на «сильную руку», и ответить на этот запрос было делом техники. Последовавшая затем пиаровская кампания поражала отсутствием изящества и хорошей интриги. Все было грубо, топорно. Кампания была построена на четырех постулатах: «замочить» реальных кандидатов в президенты — Лужкова и Примакова, сохранить удобного противника — КПРФ, создать собственного преемника — Путина и его опору в виде нового «блока власти» («Единство» и СПС). Признаем, правда, что удачно были найдены кандидаты на роли в этом спектакле — Путин и Шойгу с их человеческой и политической фактурой. Степашин по фактуре не подошел.

— Думаете, Степашин не подошел по фактуре, а не по твердости гарантий?

— Степашин, думаю, был лоялен Кремлю… Он много раз это доказывал. Но по психологическому рисунку он вряд ли соответствовал роли мачо. В политических кругах он известен как доброжелательный человек, как «друг всех». Во всяком случае, даже внешне он плохо подходил для функции «жесткой руки». Путин с его холодным и аскетическим лицом выглядел более соответствующим. Но главное все же не внешнее обрамление. У селекционеров должны были быть гарантии, что он не сбросит их впоследствии. Они должны иметь возможность влияния на него, знать его слабые места, его прошлое…

Возникает вопрос: а можно ли в одну реку войти трижды? Я имею в виду — после манипуляций с президентскими выборами 1996 года и выборами в Думу 1999 года можно ли таким же образом «организовать» выборы-2000? Ответ на этот вопрос будет зависеть от качества общественного запроса, а не от искусства технологов.

— Свидетельствует ли нынешняя поддержка прокремлевских блоков, что неприятие обществом нынешней власти, «семьи» и всего за ними стоящего не было окончательным и абсолютным, как казалось летом?

— Общество раздражено, разочаровано, обществу надоела маразматическая власть — это очевидно. Но при этом у большинства нет желания ее сбросить. В обществе нет революционной ситуации. Есть желание не крушить мебель, а сменить ее. Голосование на недавних выборах подтвердило, что массы не хотят встрясок.

Но это голосование показало и очень любопытную вещь: протестные настроения нашли выражение не только в голосовании против всех и в поддержке оппозиции — левой, ОВР и «Яблока». Парадокс, но оказалось, что Кремлю удалось превратить недовольство в надежду на обновление. Путин, Шойгу, Чубайс — все вместе и каждый в отдельности сыграли на контрасте с одряхлевшим Ельциным и предложили обществу альтернативу в виде молодых, агрессивных, динамичных лидеров. Они фактически предложили обществу закрыть главу Ельцина мирно, без шума. Будущее покажет, в какой степени этот маневр удался. Это станет ясно, как только Чечня, которая сделала протест против власти непатриотичным, отойдет на второй план.

— Но если рассмотреть карту голосования по регионам, то «Единство» победило прежде всего на Дальнем Востоке, в Сибири, там, где каналов информации, кроме ОРТ, практически нет.

— Информационная война, конечно, сыграла свою роль. Но во многих регионах она была дополнена административным ресурсом, когда местные начальники «руководили» голосованием. До Чукотки и ОРТ не всегда доходит, а некоторые селения там стопроцентно голосовали за Абрамовича. Следовательно, были иные способы манипуляции, причем очень дешевые. Кроме того, зомбирование должно было попасть на определенную почву. Еще сохранился такой тип постсоветского человека, который не допускает мысли, что можно голосовать вопреки воле начальника и против тех, кого рекомендует президент или премьер. И не голосовать тоже нельзя — это обязанность каждого.

— Но при всей новизне столь открытых политических драк в эфире медиазомбирование не есть новинка этих выборов?

— Эксперименты с привлечением медиа начались в 1996-м, как вы помните. В этих экспериментах участвовали все СМИ. Почти все. В 1997-м СМИ уже активно вели банковские войны. Все телеканалы имеют печальный опыт политического манипулирования. «Партийность» СМИ — пожалуй, одна из самых острых проблем постсоветской политики, она лишь усиливает ее клановость.

— На чем проиграли те, кто публично назван неудачниками этих выборов, — ОВР и «Яблоко»?

— ОВР можно считать проигравшим, если за критерий победы принять первоначальные ожидания, в этом случае «Овраг» проиграл с треском. Причины? Не привыкли работать в неоранжерейных условиях. Были совершенно не готовы к жесткому прессингу Кремля, к сценарию с появлением «Единства». Несогласованно действовали две команды — Лужкова и Примакова, не координировали усилия «Отечество» и «Вся Россия», что приводило к междоусобицам и внутреннему раздраю. Перебежчики из президентского лагеря — Ястржембский, Караганов и другие, кто еще недавно был лицом Кремля, видимо, осложнили Лужкову и Примакову формирование независимой идентичности. Как бы то ни было, лидерам альтернативной партии власти не удалось преодолеть впечатление, что они — просто недовольный эшелон все той же партии, основной лозунг которого: «Слазьте, мы порулим».

Сыграла свою роль и «ловушка Ельцина», в которую попал Примаков. Речь о том, что Ельцин самим образом своей дряхлой власти создал в обществе опасения, что Примаков продолжит то же российское наваждение.

Но самое главное — сработала структурная ловушка самого режима. Оказалось, что эта власть не выдерживает двоецентрия. Она отторгает любые попытки сформировать сильный оппозиционный вектор. Кремль начинает жесткий прессинг по всему фронту. В этих условиях политический класс и пассивно-послушная часть общества выбирает сторону официальной власти.

Но сам факт, что в этих условиях ОВР все же выжил, можно считать достижением.

— Не сыграл ли пришедший из премьерского кресла Степашин для «Яблока» ту же роль, что Ястржембский и Караганов для ОВР?

— Опросы показывают, что Степашин у «Яблока» голосов не отнял, но и не прибавил. Почти весь степашинский электорат ушел к «Единству» и к правым силам. Но Степашин сделал важную для яблочников вещь: он доказал, что «Яблоко» — не гетто части интеллигенции, что оно открыто для союзов, что это не изоляционистская партия.

Что касается результатов «Яблока», то они отчасти являются следствием одной хронической слабости типичной интеллигентской партии — неумения организовывать. Сыграли свою роль и колебания, размытость формулировок, и даже невнятность позиции по Чечне, по вопросам отношения к Путину, Лужкову, возможности политических союзов. Уточнение этих позиций произошло слишком поздно. Все это дезориентировало электорат. Конечно, «Яблоку» нужен прямой и честный разбор полетов, без чего невозможно новое дыхание перед президентскими выборами.

Однако была и проблема, с которой «Яблоко» просто не могло совладать: волна всеобщей консолидации на основе Чечни, вернее, силового решения проблемы Чечни. Тот факт, что «Яблоко» не поддержало эту консолидацию, привело к потере им части электората. До этого мало кто подозревал, что часть базы «Яблока»- это русские государственники, а вовсе не либералы. Собственно, «Яблоко» пострадало потому, что стремилось сохранить либерализм — сегодня это единственная демократическая и либеральная оппозиция на нашей сцене. А это накладывает на партию особую ответственность. Эта партия скорее работает сейчас на будущее, а не на настоящее. Впрочем, во всех победах и поражениях крайне важен вопрос цены.

— Нынешние результаты еще не оплачены, взяты в кредит?

— Это очевидно. Возьмем Путина. Чтобы сохранить до президентских выборов свой разношерстный «блок власти», ему надо создавать свою патронажно-клиентурную систему. Удастся ли ему не попасть в удушающие объятия своих новых соратников?

Еще более любопытна цена, которую будут платить коммунисты за тот режим благоприятствования, который они получили. Им уготована участь спарринг-партнера Кремля на будущих президентских выборах, которые компартии суждено проиграть. Так что ценой нынешней, пусть частичной, победы на выборах в Думу должно стать поражение на президентских выборах. Смирится ли компартия с ролью агнца для заклания либо снимет Зюганова с гонки и поддержит Примакова, став частью единого антикремлевского фронта?

Свою цену за победу уже платят правые в лице СПС. Дело даже не в некоторой унизительности их прорыва в Думу, держась за «хвост» Путина. В конечном итоге это политика, где возможны различные временные альянсы. Но дело в том, что правые во имя победы отказались от либерализма, сутью которого является поддержка идеи порядка во имя интересов личности. Я думаю, что не только Ковалеву, но и Гайдару, и даже Чубайсу будет неуютно в одном правящем лагере с Горбенко, Наздратенко и Руцким. Кстати, подобная трансформация произошла с немецкими либералами в начале уходящего века. Все помнят, чем это закончилось…

Беседу вела: Елена Афанасьева