Академик приезжает в Москву, чтобы заняться человековедением. Введение в человеческую науку

— Вячеслав Всеволодович, вы стояли у истоков развития семиотики в СССР в 60-е годы, так называемой <московско-тартуской школы>. Каков ваш взгляд на это явление и его оценка?

— Знаете, я кое-что написал об этом по просьбе Якова Ильича Фэтта из Новосибирска, который готовит и даже издал несколько томов по истории нашей семиотики. Напишу и еще, но, если честно, я не знаю, насколько это сейчас будет востребовано. Дело в том, что одна из особенностей нынешнего периода науки не только в Америке, но и в Западной Европе — и, в меньшей степени, но и у нас, — это увлечение конкретными и узкими задачами, приложимыми к практике. И потеря интереса к общим вопросам, занимавшим нас во времена развития семиотики. Другая существенная проблема — это то, что были скомпрометированы некоторые из слишком скороспелых приложений методов точных и строгих наук к гуманитарным областям, в которых термины используются не в прямом смысле. Недавно у нас как раз вышла переводная книга по поводу злоупотребления точной терминологией в гуманитарных науках. Предисловие к ней написал мой друг Сергей Капица. Это связано с полуанекдотом, когда один физик написал пародию на современные опусы типа написанных Деррида, и ее напечатали в качестве серьезной статьи. После чего началась большая дискуссия.

— Так это же основная ваша идея о приложении точных методов к гуманитарным областям, чтобы сделать их научными?

— Я не думаю, что эта идея скомпрометирована, хотя опыт и показывает, что иногда трудно отличить серьезное от несерьезного. Тем не менее, я думаю, к этим вещам вернутся. И чем скорее, тем лучше. Потому что если мы в ближайшее время не создадим серьезной науки о человеке и обществе, то не совсем понятно, что нам делать дальше. Скажем, для решения нынешних глобальных проблем мы нуждаемся в серьезных науках. И не только в физике или генетике, но и в науках, которых еще нет, как, например, нет экономики, которая в качестве науки не дает нам никаких разумных советов.

— А какие отдельные научные направления вы бы выделили после отката общетеоретических исследований?

— В основном это вопросы искусственного интеллекта. Здесь есть большие успехи, в том числе и у нас, в России. Я сотрудничаю с очень крупным нашим логиком Виктором Константиновичем Финном, с которым мы ведем под эгидой Академии наук семинар. Его тема достаточно широкая: применение точных методов в гуманитарных науках. В основном вокруг семинара группируются психологи. Недавно погибший при загадочных обстоятельствах Брушлинский был одним из активных его участников. Психологи, социологи, историки, философы — люди, которые интересуются этими возможностями применения логики с помощью компьютеров к отдельным областям социологии и психологии. Это весьма продвинутая область и в нашей стране.

— Впервые за долгие годы вы собираетесь читать в России курс лекций?

— Да, в октябре я прочитаю в РГГУ восемь лекций под общим названием <Введение в современную антропологию>. Или лучше — <Введение в современные науки о человеке>, потому что антропология имеет сейчас более узкий смысл этнографии, этнологии. А я имею в виду более общий смысл. Как, скажем, Бахтин понимал свои занятия как философскую антропологию, науку о человеке в целом.

— И что это будет?

— Я начну 15 октября в 15-20 с классификации наук. В какой степени разумно нынешнее деление наук на гуманитарные, социальные и так далее. Знаете, Ландау говорил, что есть науки естественные, неестественные и сверхъестественные. Сейчас, наверное, самые сверхъестественные науки — это науки о человеке.

— То есть это будет гуманитарный подход с опорой на конкретно-научные данные?

— Проблема такая: как мы можем использовать биологические, генетические знания о человеке, знания об анатомии и физиологии головного мозга человека для понимания смежных с этим сфер гуманитарной науки. Так же, как физика и химия смогли сделать многое для развития современной генетики, так развитие генетики и биологии позволяют уже кое-что сказать о человеке. Я собираюсь с этой точки зрения обозреть такие новые области, как нейропсихология. То есть та область, которая изучает психологию в связи с тем, что нам известно о деятельности головного мозга человека, о функциях разных его частей.

— Что еще?

— Есть ряд других вопросов вокруг соотношения биологии и антропологии. Важнейшие касаются того, чем человек отличается от животных. В том числе от самых к нему близких, от высших приматов или антропоидов — шимпанзе, горилл, орангутангов.

— В последнее время мы, кажется, забыли свою родословную и все больше возводим ее к ангельской?

— На самом деле сходство с приматами огромное. И мы должны изучать это сходство, в частности, для того, чтобы понять, что в нас есть собственно человеческого, а что — дочеловеческого. Например, такие неприятные для нас особенности человека, которые, я знаю, в последние десятилетия пытались использовать военные по мере начала исследования мозга.

— Патриотизм?

— Агрессивность, склонность к массовой панике, страху, то, на чем зиждется тоталитарное государство. Свойства общие у нас с обезьянами. С одной стороны, это нам легче понять. С другой стороны, поскольку они лежат на поверхности, то могут стать существенным средством, используемым в войне. Поэтому одна из главных проблем — это развитие наук о человеке таким образом, чтобы они не стали еще большей опасностью, чем атомная физика.

— А как обезопасить это развитие?

— Сделать эти исследования неподконтрольными государствам, использующим их в разных странах в военных целях. Поэтому я буду говорить не только о возможностях современной науки, но и о ее опасностях.

— Какие еще неожиданности ждут ваших слушателей?

— Например, проблемы, связанные с экономикой, которые обычно в экономику не входит. <Чистой> экономики нет нигде. Начиная с примитивных обществ и до нынешних так называемых супердержав экономика связана с системой нематериальных ценностей. Даже сам институт денег связан в большой степени с психологией. Почему падают акции на рынке? Не потому, что что-то меняется в материальной сфере, а потому, что изменяются отношения людей. На самом деле мы не сможем создать настоящей экономической науки, не понимая социальной психологии, с которой она связана.

— Вы, кажется, рассматриваете все актуальные проблемы человечества?

— Существенные вопросы, лежащие на грани биологии, физиологии, анатомии, связаны с проблемами размножения человека. Новые изобретения в этой области, вплоть до клонирования, тоже очень опасны из-за возможности превращения человека в придаток государства. То, что мы видим у общественных насекомых, когда их объединение — муравейник, термитник — полностью подчиняет себя продолжению вида, уничтожая индивидуальность. Значит, основная проблема — это соотношение личности и общества. Каким образом можно развить личность так, чтобы она не подчинялась обществу…

— …Как вариант анархизма?

— Да, но вместе с тем так, чтобы отдельная личность не была опасной для других личностей, а по возможности работала вместе с ними. Это идея нашего великого анархиста Кропоткина, считавшего, что основное — это взаимопомощь в коллективе. То, что развивал мой покойный друг, генетик Эфроимсон, у которого была идея: альтруизм — это врожденное свойство биологических особей.

записал Игорь Шевелев