На внешне безмятежном фоне полнейшей социальной апатии населения, абсолютного отсутствия артикулированной политической оппозиции, сервильности и самоцензуры СМИ в стране нарастает глубокий политический кризис. И, как это стало уже привычным в новейшей российской истории, он снова носит исключительно верхушечный характер. Три источника, три составные части путинизма — «семейные», лубянские и собчаковские — вступили в решающую схватку, вырывая друг у друга жирные куски властесобственности.

Еще башмаков износить не успели, в которых на инаугурацию Путина шли, а как уже незавидна участь проигравших. Здесь нет места сантиментам и благодарности за оказанные услуги. «Да, воровал я, воровал деньги «Аэрофлота», но ведь тратил их на избирательную кампанию Путина», — отчаянно и обнаженно искренне кричит из американского далека новоиспеченный политэмигрант, тираноборец и правозащитник Борис Березовский, остро ощущая занесенную над ним дубину-ледоруб, ту самую, которая, по меткому замечанию г-на президента, «бьет только один раз, но по голове».

Конфликт трех группировок, объединившихся памятной осенью 1999 года в проекте «Наследник», был неизбежен. Слишком разные цели преследовали в совместной операции эти временные союзники. «Семье» нужно было любой ценой остановить казавшийся неизбежным приход к власти конкурирующего клана, грозивший им потерей не только собственности, но и личной свободы. Чекисты грезили о реванше спецслужб, а «либералы» — о железной руке, которая поведет наконец Россию по пути рыночных реформ.

Путин не принадлежал к ядру ни одного из этих кланов, находясь в разные периоды своей карьеры на периферии каждого из них. Подполковник КГБ, чиновник второго плана сначала в мэрии Собчака, затем в администрации президента Ельцина, Владимир Путин не мог стать ни лидером, ни идеологом ни одной из этих групп. Он оказался как бы наименьшим общим знаменателем их разнородных устремлений. Каждая из них подходит к нему сугубо инструментально, рассматривая его как орудие достижения своих корпоративных целей.

Выполнять роль арбитра, удерживающего равновесие соперничающих в его окружении кланов, Путину затруднительно в силу отсутствия достаточного политического и властного опыта. Скорее он останется более или менее пассивным наблюдателем решающей схватки властных группировок, в которой то общее, что их объединяло, будет стремительно исчезать.

В этой борьбе победителями, конечно, станут чекисты. Во-первых, им больше свойственно чувство корпоративной солидарности и целеустремленности. Во-вторых, хотя бы потому, что они не были так широко представлены во властных структурах в ельцинский период и гораздо меньше замараны в приватизационных и коррупционных скандалах, чем их конкуренты. В-третьих, они-то как раз обладают громадной базой оперативных данных в этой области и контролируют правоохранительные органы, способные эту базу активизировать.

И наконец, не будем совсем уж забывать о возможностях президента. Его чисто человеческие симпатии вполне определенны. В довольно тусклой книге «Беседы с Путиным» только дважды через казенный текст пробиваются подлинная теплота, эмоциональность, взволнованность героя. Первый раз — когда он говорит об организации, в которой вырос, а второй — о немецком пиве, знакомство с которым стало своего рода «футурошоком» для молодого офицера, впервые оказавшегося за границей.

Власть спецслужб и хорошее немецкое пиво для всех — таков, видимо, нехитрый путинский идеал обустройства России, который он долгими зимними вечерами обсуждает с троицко-лыковским отшельником под портретами Колчака и Столыпина (предварительно вежливо уточнив, кто из них Колчак, а кто Столыпин).

Что ж, на исходе «века-волкодава», может быть, это и покажется самым гуманным идеалом, который когда-либо предлагали правители России своему народу.

Источник: Андрей Пионтковский. Кланированные идеалы, или подарки кланов. «Новая газета», 11 января 2001 года