Короткий отрезок исторического времени, 11 сентября 2001 года — 24 мая 2002 года, от знаменитого телевизионного выступления президента В. Путина «Мы с Вами, американцы» до подписания совместных документов на московском саммите, воспринимался, (во всяком случае внешне) как период колоссальных изменений в отношениях двух стран — переход от холодного, полного взаимной подозрительности мира к партнерским, а если принимать всерьез подписанную президентом В. Путиным и Дж. Бушем декларацию о стратегическом партнерстве (которую, кстати, как я неоднократно убеждался, мало кто читал и в России и в Америке) то и к союзническим отношениям.

Насколько глубинны и долгосрочны эти изменения? Не отвечало ли бурное российско-американское сближение всего лишь сиюминутным конъюнктурным интересам руководителей двух стран. В. Путину необходимо было представить мировому сообществу и собственному общественному мнению чрезвычайно чувствительную для него чеченскую проблему как составную часть борьбы всего цивилизованного человечества с международным терроризмом, а Россию как авангард этой борьбы, первой вступившую в историческую схватку с мировым злом. Д. Бушу нужен был стремительный и впечатляющий успех афганской операции, чему не в малой степени могла содействовать Россия. Обе эти цели были более или менее достигнуты. Что дальше?

Естественная летняя пауза политической активности, наступившая после майского саммита, позволяет поразмышлять над тем, что собственно было достигнуто и каковы перспективы российско-американских отношений.

I

Начнём с вопроса, который принадлежит скорее прошлому российско-американских отношений, но подавался в качестве центрального события визита Дж. Буша — контроль над вооружениями и подписание договора о сокращении СНП.

В этой сфере противоречивость и я бы сказал шизофреничность российско-американских отношений проявляется может быть более очевидно чем в любой другой.

Оставим пока в стороне тезисы о партнёрском и союзническом характере наших отношений. Мы обсудим , насколько они правомерны , несколько ниже. Констатируем пока бесспорное. Вероятность ядерного конфликта между США и Россией равна нулю. Не существует сегодня и в принципе не может существовать таких геополитических или идеологических целей, ради которых руководители России и США пожертвовали бы жизнями миллионов своих граждан.

И в этом смысле казалось бы убедительными были доводы американской стороны, категорически отказывавшейся на первом этапе подготовки к саммиту вообще подписывать какой-либо документ об ограничении стратегических вооружений — мы же друзья, а какие могут быть договора между друзьями, мы ведь с англичанами и французами не считаем боеголовки друг друга.

К сожалению, считаем. С договором или без договора обе стороны планировали иметь к 2012 году около 2000 боеголовок на развёрнутых носителях. Почему 2000, а не 1500 или 800 или 350. Ничем, кроме опасений в отношении друг друга, никакими соображениями в отношении третьих ядерных стран цифру 2000 объяснить невозможно.

Договор 2002 года при всей его значимости как свидетельства готовности двух стран продолжать стратегический диалог представляет собой документ, который в принципе мог быть подписан и в 1972 и 1982. Так же как соглашения SALT1 (1972) и SALT2 (1979) и договоры СНВ-1(1991) и СНВ-2 (1993) он фиксирует на 2012 год параметры наступательных ядерных вооружений двух стран, требуемые той же доктриной взаимного гарантированного уничтожения, на которой было основаны все предыдущие соглашения времён холодной войны. Доктриной, рождённой в те времена, когда возможность военного столкновения двух ядерных супердержав была столь реальной и ужасающей, что единственным средством её предотвращения стала гарантированная угроза взаимного самоубийства. Это и называлось стратегической стабильностью.

Сегодня эта доктрина изжила себя и военно-стратегически и политически. Но материально, количеством своих ядерных вооружений, пусть не нацеленных друг на друга, но имеющих в виду друг друга (ведь никуда же не исчезли ни пентагоновский SIOP, ни соответствующие списки целей в российском генштабе) мы всё ближайшее десятилетие будем находится внутри парадигмы взаимного гарантированного уничтожения.

Можно называть эту ситуацию абсурдом, фантомом холодной войны, объяснять её консерватизмом наших военных бюрократий. Ведь стратегическая стабильность в 21 веке определяется не балансом ядерных вооружений России и США, а прежде всего ответом на растущую опасность дальнейшего распространения ОМУ и средств его доставки.

Однако если между нашими странами на самом деле будут развиваться союзнические отношения в том числе и в противостоянии этой угрозе, то все меньше наши военные будут задумываться над тем, сколько боеголовок останется у другой стороны на боевом дежурстве, каков будет возвратный потенциал и в конце концов мы действительно перестанем считать ракеты друг друга, как не считают их американцы и англичане. Но для этого требуется время и общий позитивный вектор развития. А пока переходная противоречивость наших ядерных отношений может порождать взаимные опасения, эксплуатируемые противниками сближения России и США, которых достаточно и в Москве и в Вашингтоне.

В процессе подготовки майского саммита два критических момента было связано с Договором о сокращении стратегических наступательных потенциалов. Во-первых, как уже об этом говорилось выше, американцы изначально вообще не желали подписывать никакого договора. В этой идеосинкразии к контролю над вооружениями сказывалась идеологическая установка новой республиканской администрации.

В представлении ряда её ведущих фигур, ветеранов и «победителей» холодной войны (Р.Чейни, Д. Рамсфелд, П.Вулфовиц) и Договор по ПРО , и договоры о сокращении СНВ были не просто техническими документами, определявшими параметры различных категорий вооружений, а своего рода политическими символами, придававшими статус сверхдержавности двум участникам этих договоров. В их понимании после своей победы в холодной войне США ни с кем не должны более разделять этот престижный статус.

Именно эти престижно-идеологические соображения двигали республиканской администрацией, а вовсе не стремление разоружить Россию и лишить её ядерного потенциала, как это утверждалось нашими «патриотическими» экспертами. Во-первых, это невозможно при тех горах ядерного оружия, сохраняющихся у России. А во-вторых, в своём идеологическом рвении администрация США похоронила уже ратифицированный Думой договор СНВ-2, который действительно накладывал определённые ограничения на российский ядерный потенциал. Сколько слёз было пролито противниками этого договора в России по поводу пресловутых ракет «Сатана» (SS-18). Пожалуйста, теперь можно продлевать сколько угодно срок эксплуатации SS-18, развёртывать другие типы стратегических ракет с кассетными боеголовками, определять как угодно структуру СНВ и т.д. Новый договор определяет только верхние потолки количества боеголовок на развёрнутых носителях.

После того, как стороны всё-таки согласились заключить юридически обязывающий договор, камнем преткновения стал вопрос о судьбе сокращаемых боеголовок — будут ли они уничтожаться или складироваться.

Противниками договора в Москве был поднят страшный шум, о том, что договор является «филькиной грамотой», так как он не предусматривает уничтожения снимаемых с носителей боеголовок. Только при этом они забывали сказать, что за всю тридцатилетнюю историю советско-американских и российско-американских договорённостей в области контроля над стратегическими вооружениями стороны никогда не оговаривали и не прослеживали судьбу снимаемых боеголовок. Жестко контролировалось и инспектировалось число остающихся носителей и, следовательно, максимальное число боеголовок, которые можно было разместить на этих носителях. Между прочим, как раз советская сторона была против контроля над «резервными» боеголовками, потому что такой контроль повлёк бы слишком глубокое, на её взгляд, проникновение обязательных инспекций на предприятия ядерного комплекса.

Московский договор о сокращении СНП подлежит ратификации в парламентах обеих стран, что обещает нам продолжение дебатов о противоречивом характере российско-американских отношений в сфере ядерных вооружений.

Такие дебаты уже начались в американском сенате, где в июле прошли слушания в комитете по иностранным делам, возглавляемом сенатором-демократом Дж. Байденом. Председатель комитета поддержал договор, но выразил неудоумение столь высокими потолками ядерных вооружений (1700-2200 боеголовок), не оправданными никакими реальными угрозами и высказал надежду, что предусмотренные договором уровни являются только первым шагом в направлении более радикальных сокращений.

Администрацию на слушаниях представлял министр обороны Д. Рамсфелд, который формально выразил согласие с пожеланием сенатора. Но это согласие плохо коррелировало с другим высказанным тут же Д. Рамефелдом тезисом о необходимости сохранить помимо 2200 боеголовок на оперативно развёрнутых носителях ещё около 2400 в резерве чтобы «иметь возможность реагировать на новые неожиданные угрозы». Не сомневаюсь, что пассаж о «новых неожиданных угрозах» с энтузиазмом будет воспринят и взят на вооружение нашими отечественными рамсфелдами.

Дж.Байден и другие сенаторы высказали также пожелание, чтобы между Россией и США было достигнуто юридически обязывающее соглашение и по сокращениям тактических ядерных вооружений.

В ответ Д. Рамсфелд сделал очень любопытное заявление. Он сказал, — «что Пентагон очень обеспокоен вопросом российского тактического ядерного оружия. США не знают как много таких вооружений у России, где они находятся, и насколько безопасно их хранение. США также не обладают достаточной информацией о производстве в России новых ядерных боеголовок и о том, что происходит с боеголовками, снимаемыми с боевого дежурства.

Мы не знаем столько, сколько хотели бы знать и о российских запасах химического и бактериологического оружия. Они (русские) не очень склонны делиться с нами этой информацией».

Удивительно как министр обороны США не замечает противоречивости своей позиции. Его озабоченность и любопытство по поводу целого ряда вопросов вполне законны и обоснованны. США , также как впрочем и Россия, заинтересованы в максимальной транспарентности и предсказуемости в сфере ОМУ. Но в то же время именно идеологически обусловленное догматическое неприятие новой администрацией любых договоров в области контроля над вооружениями препятствует установлению этой самой транспарентности и предсказуемости. Не секрет, что администрация США пошла на подписание на саммите Договора по сокращению СНП лишь под давлением российской дипломатии и европейского и американского общественного мнения. В то же время США отказались от ратификации Договора о запрещении ядерных испытаний и от введения эффективного международного контроля над прекращением производства бактериологического оружия.

А что касается контроля над тем, что происходит со снимаемыми боеголовками, то если американцев это интересует, почему же они не воспользовались тем, что российская сторона впервые сама поставила этот вопрос в процессе переговоров, и более того, считала отказ американцев от такого контроля чуть ли не основным препятствием к заключению договора.

Так идеологические догмы республиканской администрации вступают в противоречие с прагматическими интересами самих США и порождают взаимное недоверие в области , разногласия в которой Россия и США давно уже могли бы оставить в прошлом.

Насколько эти трения могут оказаться существенными для будущего российско-американских отношений, зависит от общего их контекста. Поэтому, пора перейти к более, на мой взгляд, значимому документу, подписанному на майском саммите — Декларации о новых стратегических отношениях.

II

Раскроем Совместную Декларацию о новых стратегических отношениях между РФ и США и прочтём наугад несколько фраз —

«Эпоха, когда Россия и США рассматривали друг друга, как врага или стратегическую угрозу, закончилась: Россия и США уже действует как партнёры и друзья, давая ответ на новые вызовы 21 века, наши страны уже являются союзниками в глобальной борьбе против международного терроризма: В Центральной Азии и на Южном Кавказе мы признаем наш общий интерес в содействии стабильности суверенитету и территориальной целостности всех государств этого региона. Россия и США отвергают показавшую свою несостоятельность модель соперничества «великих держав»: Россия и члены НАТО все в большей степени выступают как союзники в борьбе с терроризмом, региональными нестабильностью и другими современными угрозами».

Если мы ещё не окончательно убедились в дружеских, союзнических отношениях России и США, послушаем министра РФ И. Иванова — «Угроза России это не глобальная ядерная катастрофа или агрессия со стороны США и НАТО. Угроза для России таится на Кавказе и азиатской границе». Или, наконец, президента В. Путина заявившего в своём выступлении в МИД’е, что «доверительное партнёрство России и США является одним из важнейших приоритетов российской внешней политики» и что «между Россией и США существует общее видение угроз международной безопасности».

Таков официальный парадный характер наших взаимоотношений. Но возьмите любую статью, заметку, информацию, комментарий по международной проблематике любой из наших газет от патриотического «Завтра» до либеральной «Независимой» или любой телевизионной программы от «Русского Дома» до «Посткриптума». Почти все они глубоко, эмоционально, страстно антиамериканские. Любые военные или экономические, реальные или мнимые неудачи нашего «союзника» радостно смакуются, его коварные замыслы неустанно разоблачаются. Амбициозные российские ахиллесы, отчаявшись когда-либо догнать португальскую черепаху с вожделением ждут со дня на день падения доллара и краха американской экономики, как их деды ждали любушку мировую революцию, а отцы победу в мирном соревновании с капитализмом.

Левое крыло политического класса при этом открыто и последовательно обвиняет В. Путина в предательстве национальных интересов. Вечно холуйский истеблишмент глухо ворчит и шепчется, но не решается пока открыто бросить вызов президенту. Его наиболее изощрённые в схоластике перья, успокаивая самих себя, выискивают принципиальные различия между предательской «козыревщиной» и державно-патриотической «путищиной». В целом настроения «элиты» по-прежнему выражаются формулой, о которой я писал ещё несколько месяцев назад — «Антинародный предательский внешнеполитический курс президента В. Путина всецело одобряем и поддерживаем».

На общероссийском рейтинге президента его драйв на Запад не сказался ни в малейшей степени. Во-первых, рейтинг этот определяется прежде всего тем, что во всяком случае до последнего времени миллионы людей получали во-время свои зарплаты и пенсии, что по сравнению с ельцинскими временами воспринимались почти как экономическое чудо.

Во-вторых, это лишний раз свидетельствует (как подтверждается и специальными опросами, например недавним исследованием И. Клямкина и Т. Кутковец. МН. № 25), что антизападные и антиамериканские комплексы и страсти бушуют наиболее грозно как раз в тех верхних разреженных слоях элиты, где принято жён посылать рожать в американские клиники, а детей обучаться в американские университеты. Лишь массированным использованием средств телевизионного зомбирования и на очень короткий срок эти настроения иногда удаётся транслировать на более широкие слои населения. Последние такие случаи истерического бешенства патриотической матки — освещение средствами массовой информации Зимней Олимпиады и их провокационное поведение во время чемпионата мира по футболу, приведшее к позорному погрому в центре Москвы. Попытка же нашей приблатнённой эстрадной и спортивной элиты ещё раз консолидировать общество под знаменем «Тайванчик — это наше всё» захлебнулось в самом начале может быть просто в силу летних отпусков ведущих международных аналитиков.

Антиамериканизм — это не социальный бунт обездоленных, это, если хотите, метафизический бунт очень даже наделённых и привилегированных, но глубоко уязвленных и страдающих от самоощущения вторичности и ущербности своего статуса.

И это не исключительно российское, а мировое явление. Перелистайте французскую или немецкую прессу. Она буквально кипит антиамериканизмом. Для европейской элиты настоящим шоком было не 11 сентября, а демонстрация американской военной мощи во время операции в Афганистане, где силы европейских союзников США, кроме Великобритании, просто были не востребованы.

Опыт этой операции поставил перед честолюбивыми европейцами очень болезненные вопросы политического статуса ЕС, будущего их армий, ВПК, вообще смысла их оборонной политики.

Да и если вспомнить тех, кто атаковал Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября, то за штурвалами самолётов сидели люди, принадлежавшие к верхнему среднему классу богатейшей Саудовской Аравии, а руководили операцией миллионеры. Всем им было глубоко наплевать на своих обездоленных арабских соплеменников. Решали они свои глубоко личные, ранящие ego статусные проблемы. И потому так неукротим был их фанатизм.

Один из британских премьер-министров, отвечая как-то на вопрос, почему в Англии нет антисемитизма ответил, что «потому что мы, англичане, никогда не считали себя ниже евреев».

Вот по той же причине такого гнойного болезненного антиамериканизма не было в Советском Союзе. Да, конечно, государственная антиамериканская пропаганда работала на полную мощность, но это было не страстью, а рутинным фронтом глобальной холодной войны, которую вели между собой сильные и воспринимавшие себя равными противниками. Позволим себе мысленный эксперимент из области политической фантастики. Предположим, что где-то в начале 80-х прошлого века исламские радикалы (например, фанатики, пришедшие тогда к власти в Иране) нанесли одновременно чувствительные удары и по Сатане №1 (США) и по Сатане №2 (СССР). Не исключено, что прагматический советско-американский антитеррористический союз мог бы сложиться тогда более органично и безболезненно, чем сегодня.

Безусловно, комплекс поражения в холодной войне, поражения, связанного с серьёзным и во многом необратимым понижением глобального статуса Россия, довлеет над коллективным подсознанием российского политического класса. Для него США остались смыслообразующим фантомным противником, в героическом противопоставлении которому выстраивались все мифы российской внешней политики.

Насколько фундаментальны те прагматические резоны, которые диктуют тем не менее необходимость союза России с США и с Западом, способны ли они преодолеть негативную энергию этого комплекса? Но прежде чем обратиться к этому вопросу, посмотрим, а как воспринимаются российско-американские отношения и принципы, провозглашенные в совместной декларации , по ту сторону Атлантики, внутри американского истеблишмента. И какую роль играет там комплекс победителей в холодной войне.

III

До самого последнего времени (до появления слухов и утечек о новых масштабных планах российского экономического сотрудничества с Ираном и Ираком) в американском истеблишменте и медиа царило безоблачное, почти эйфорическое видение состояния американо-российских отношений. Москва поддержала операцию США в Афганистане, прекратила бесплодную полемику по договору о ПРО и расширению НАТО. Друг и соратник в борьбе с международным терроризмом Владимир, которому друг Джордж заглянул глубоко в душу, твёрдо контролирует ситуацию в России, визит в которую был освежающе приятен после безобразных сцен на улицах Берлина и в стенах германского парламента.

Такой благодушный взгляд на будущее российско-американских отношений был одновременно наивным и высокомерным. Наивным — потому что не принимал во внимание насколько хрупким во многом декларативным и ещё вовсе неукоренившимся в ментальности российского политического класса был внешнеполитический курс на сближение и союзнические отношения с Западом.

Высокомерным — потому что верхушка американского политического истеблишмента упоенная своей «победой» в холодной войне и всех последующих конфликтах, статусом единственной сверхдержавы и как они сами любят называть себя «indispensable nation», не утруждала себя усилиями проанализировать, а в чём собственно могут состоять национальные интересы потенциального «союзника» и как, опираясь на это понимание, можно противодействовать застарелым антиамериканским комплексам, если вы действительно хотите приобрести и сохранить союзника. В более сложные для Америки времена, когда она не могла позволить себе такой интеллектуальной расслабленности, её лидеры предлагали миру образцы творческой изобретательности. Вспомним хотя бы визит Р. Никсона в Китай в 1971 году, перевернувший шахматную доску мировой политики.

Глобальная борьба с терроризмом не может быть основательной долгосрочной базой для союза России и США в силу возрастающей размытости и неопределенности самого этого понятия. Большинство стран, в том числе и США и Россия, подвёрстывают под лозунг борьбы с терроризмом свои собственные традиционные проблемы. Россия — зашедший в тупик военный конфликт в Чечне, США — планируемую операцию по свержению Саддама Хусейна. У каждого свои списки любимых террористов и они далеко не всегда совпадают.

Для меня показательной для прохладно-менторского отношения официального Вашингтона к российскому союзнику была статья директора по политическому планированию Госдепартамента Ричарда Хаасса под символическим названием «Большие ожидания вредны» (МН. № 28).

Зафиксировав в начале статьи новый характер российско-американских отношений основанный на совместной борьбе с международным терроризмом, автор открывает следующие абзацы стандартной формулой — Россия должна, Россия также должна, России необходимо и т.д. Наиболее настойчиво среди этих долженствований выдвигается проблематика российского сотрудничества с Ираном и Ираком. Статья оставляет впечатление, что новый союзник интересует США лишь постольку, поскольку «союзнические отношения» позволят им более успешно решить беспокоящие их проблемы российских контактов с некоторыми представителями «оси зла» и именно эти проблемы с точки зрения Вашингтона и находятся в центре российско-американских отношений.

Такой подход парадоксальным образом коррелирует с известной концепцией А. Миграняна (которую я подробно разбирал в статье «Кипит наш разум возмущенный». «Новая Газета», № 25). Суть её состоит в том, что российская внешняя политика должна создавать угрозы США и Западу в различных регионах мира , выторговывая затем «достойное вхождение в евро-атлантические структуры в обмен на отказ от этих угроз». Реализация такой концепции может привести к чему угодно, но только не к установлению долгосрочных, доверительных партнёрских отношений. Но трудно не заметить, что органичный нутряной антиамериканизм значительной части российского политического класса и высокомерно безразличный взгляд на Россию части американского истеблишмента взаимно питают друг друга, дружно размывая хрупкую ткань провозглашённого российско-американского партнёрства.

Если этому нарастанию политической энтропии не противопоставить усилия по осознанию и отстаиванию общих долгосрочных геостратегических интересов России и США, шанс на установление подлинно союзнических отношений между нашими странами будет потерян. Что на мой взгляд, не будет отвечать интересам обеих стран. И в Вашингтоне и в Москве есть люди, хорошо это понимающие.

Прежде чем говорить о перспективах российско-американского союза, вспомним, как этот ещё никем не провозглашённый союз реально работал осенью прошлого года. Преследуя безусловно свои собственные цели — разгром структуры «Аль-Кайды» и поддерживающего её режима талибов — американцы попутно решили важнейшую задачу безопасности России — ликвидация плацдарма исламского терроризма в её южном предбрюшье. После убийства Масуд-шаха поражение Северного Альянса стало бы неизбежным и к весне исламских фанатиков всех мастей следовало бы ждать в Ферганской долине. Чванливая российская элита, недовольная сегодня присутствием американцев в Средней Азии, предпочла бы, наверное, посылать туда умирать в безнадёжной операции новые десятки тысяч крестьянских детей. Российскую проблему, между прочем, американцы решили, по крайней мере в среднесрочной перспективе , более эффективно чем свои собственные — Бен Ладен не пойман, «Аль-Кайда» не уничтожена.

Россия при этом не оставалась пассивным бенефициантом американской операции, а оказала ей, как известно значимую поддержку. Но в целом можно сказать, что не обладая собственным достаточным ресурсом, российская дипломатия в рамках de-facto сложившихся союзнических отношений использовала для решения одной из острейших задач безопасности России военный, политический и экономический потенциал единственной в мире сверхдержавы. Эту абсолютно новую для России тенденцию любая разумная дипломатия должна стремиться только закреплять. Но был ли подобный сценарий результатом стечения обстоятельств в конкретном регионе или он отражал какую-то более глубокую перспективу широкого совпадения базовых геополитических и геоэкономических интересов России и США в первые десятилетия 21 века?

Вот что, например, по этому поводу думает бывший заместитель уже упоминавшего Р.Хаасса, а ныне ответственный сотрудник Совета Национальной Безопасности Томас Грехем —

«Догматическое применение радикальных рыночных реформ может привести к потере Россией своего дальневосточного региона. Одна вещь при этом совершенно очевидна — стабильность в тихоокеанском регионе окажется под угрозой, если присутствие России в Азии будет и далее ослабевать. Долгосрочные стратегические интересы США, да и большинство азиатских государств заключаются в присутствии сильной, экономически процветающей России в Восточной Азии. А если это так, то почему бы нашим двум странам, исходя из наших очевидных общих интересов, не подумать вместе над тем, как России воссоздать свою экономику на Дальнем Востоке таким образом, чтобы укрепить свой суверенитет в этом регионе.»

Совпадение российско-американских стратегических интересов на Дальнем Востоке, о котором настойчиво напоминает в Вашингтоне Т. Грехем, не является геополитическим курьёзом сегодняшнего дня, а представляет собой достаточно устойчивую историческую тенденцию. Обеспокоенная усилением в тихоокеанском регионе Японии после её победы в войне с Россией, американская дипломатия помогла Витте заключить тогда приемлемый для России мир. Во-время гражданской войны в России США вели тайные переговоры с большевиками, чтобы предотвратить японизацию Дальнего Востока и Сибири. Этой же задаче была подчинена миссия американских войск во Владивостоке.

Сегодня ситуация на восточных рубежах России напоминает ещё недавнее положение на Юге. Есть вызов, на который Россия исключительно своими силами ответить не может. Только в случае Средней Азии этот вызов носил военный характер, а в случае Дальнего Востока экономический и демографический. Вариант ответа своими силами был прописан более года назад в докладе Совета по внешней и оборонной политике — «Сибирь и Дальний Восток в России 21 века, Москва, июнь 2001 год». — «Устойчивое и прогрессирующее соединение постарения населения с его механическим оттоком формирует условия, при которых огромные сибирско-дальневосточные пространства могут не обезлюдеть только за счет внешней миграции. Поскольку китайская (а в перспективе и иная восточная) миграция неотвратима, то должна быть организована целенаправленная разъяснительно- пропагандистская работа по изменению общественного мнения в части снятия опасения «желтой угрозы» и формированию положительного образа восточных мигрантов». (См. «Китай неотвратим» Нез.газета. 14.08.01).

Это стратегическая программа сдачи России Китаю, ухода её с Дальнего Востока, а затем и из Сибири сначала de facto, а потом de jure. Программа, которая с энтузиазмом была бы принята теми нашими «государственниками» и «евразийцеми» для которых самое главное любой ценой быть против Америки, продолжать пусть уже из китайского обоза, но грозить Америке сморщенным кулачком.

Так же как это было на юге, ответ на объективный вызов Китая не может быть дан вне Евро-Атлантического сообщества, вне тесного политического и экономического союза с Западом и прежде всего с его ведущей державой США. Поглощение прямое или косвенное Востока России Китаем не отвечает интересам США, так как означало бы появление новой бросающей им вызов глобальной супердержавы.

С общими интересами России и США на Дальнем Востоке тесно связаны и перспективы энергетического партнёрства двух стран. США стремятся ослабить свою зависимость от поставок нефти из стран ОПЕК’а и прежде всего Саудовской Аравии, фактически основного финансового спонсора международного исламского терроризма. Естественным потенциальным союзником США в этом проекте является Россия. Идентифицировав себя с индустриальным миром и вступив в Международную Энергетическую Ассоциацию, Россия может стать стабилизатором мирового энергетического рынка, существенно расширив долю своего присутствия на нём. Это позволит ей из страны, чья экономика критически зависит от неподвластного ей внешнего параметра (цена на нефть) стать ключевой частью структуры в значительной степени этот параметр определяющей.

Такой совместный российско-американский проект потребовал бы значительных вложений в инфраструктуру российского ТЭК в Сибири и на Дальнем Востоке, в частности строительства трубопровода от Ангарска к Тихому Океану, что будет способствовать возрождению экономики этих регионов.

Будущее Северо-Восточной Азии и будущее мировой энергетики — вот на наш взгляд — фундаментальные сферы, в которых объективно совпадают интересы России и США и которые могут стать базой для долгосрочного прагматического союза. Нельзя сказать, что политики и эксперты обеих стран этого не понимают. Но на официальном уровне не хватает политической решимости артикулировать эти общие интересы ясно, чётко и недвусмысленно. Такое впечатление, что и тем и другим хочется остановиться на полпути, сохранить другие альтернативы. Не секрет, что в Вашингтоне существует достаточно влиятельное политическое направление, которое предпочло бы видеть геополитическую структуру 21 века как своего рода кондоминимум двух сверхдержав — США и «Большого Китая». Что касается отечественных скифов и евразийцев то их легион.

Три месяца прошло после майского саммита, но уже на глазах размывается хрупкая ткань того позитивного, что было на нём достигнуто в направлении создания партнерских отношений между двумя странами. Размываются равнодушием, отсутствием воображения, а иногда и прямым саботажем политических элит по обе стороны Атлантики.

Традиционный антиамериканизм российской элиты обогатился дружными стенаниями по поводу недостаточной «цены», заплаченной США за поддержку президентом В. Путиным антитеррористической коалиции. В этих рассуждениях поражают два обстоятельства. Первое — сама постановка вопроса. Цена за что? За то, что США сделали за Россию грязную работу и отвели от неё реальную военную угрозу. Второе — мелочность «прайслистов», в которые включены все застаревшие комплексы, фантазмы, догмы российских политиков, и ни одна реальная проблема российской безопасности.

Рассуждения о цене изначально задают неверную систему координат, заведомо искажающую перспективу нашего стратегического дискурса. Не поддержка или не поддержка Америки и цена за эту поддержку, а Россия и её долгосрочные стратегические интересы должны быть в центре наших рассуждений. Поэтому если уроки Афганистана хоть сколь нибудь усвоены, правильно вопрос должен быть поставлен следующим образом — «До какой степени возможно вовлечь США в совместное с нами решение стратегических задач нашей безопасности?».

Удастся ли российской дипломатии использовать отрывшееся окно возможностей для превращения тактической заинтересованности США в России в долгосрочное политическое, экономическое и военно-стратегическое партнёрство?

Это нелегкая задача, если вспомнить какие разные настроения царят в Вашингтоне и каким раздражающим может быть менторский тон некоторых представителей администрации. Но тем более надо бороться в Вашингтоне за подлинные российские интересы, а не только против расширения НАТО или за спасение Саддама Хусейна.

В октябре прошлого года во время визита В. Путина в США на пике эйфории в российско-американских отношениях около 150 американских конгрессменов обратились к президентам В. Путину и Р. Бушу с письмом, призывавшем установить союзнические отношения между двумя странами и развивать тесное сотрудничество во многих областях, в том числе и в обсуждавшихся выше. Письмо было лично вручено В. Путину на приёме в российском посольстве. Т.е. в Вашингтоне стихийно на очень высоком уровне фактически сформировалось российское лобби. Другие державы потратили многие годы и миллиарды долларов на создание своих лоббистских структур в США.

Российская внешнеполитическая бюрократия вместо того, чтобы воспользоваться неожиданным подарком, сделала всё, что бы похоронить этот проект и даже не ответить на обращение американских конгрессменов.

Провал идеи российско-американского союза и возвращение наших стран к состоянию холодного мира не отвечает долгосрочным интересам США и создаст для них ряд серьёзных проблем. Но, к сожалению прав был посол США в России А. Вершбоу, когда на встрече с журналистами и политологами в редакции «Независимой газеты» в мае этого года сказал, что в этом союзе Россия нуждается больше чем США. Соответственно и потеряет она, упустив эту по подсчётам историков 27-ую за последние столетия попытку кардинального сближения с Западом, гораздо больше.

Источник: Андрей Пионтковский. А был ли саммит? 31 августа 2002 года, Политком.Ру