«В образе Сковороды особенно характерно его странничество, его безбытность («сердце гражданина всемирного»)» почти его призрачность. Особенно сильно чувствуется в нем аскетический пафос, собирание мыслей, погашение волений, уход из «пустоши этого мира» в «сердечные пещеры». Мир Сковорода воспринимает и толкует как в категориях платонизирующего символизма — «он всегда и везде при своем начале как тень при яблоне»: Тень и след — его любимые образы: Для Сковороды основным было именно это противопоставление двух миров: видимого, чувственного, и невидимого, идеального, — временного и вечного: Сковорода всегда с Библией в руках. Но Библия есть для него именно книга философских притч, символов и эмблем, некий иероглиф бытия. Об историческом понимании Библии он отзывается резко: «сии исторические христиане, обрядные мудрецы, буквальные богословы». Он ищет духовного разумения, видит в Библии руководство духовного самопознания.

…К монашеству Сковорода относился совершенно отрицательно. «В монашестве видел он мрачное гнездо спершихся страстей…»

Странничество Сковороды в известном смысле было именно его уходом из церкви, из церковной истории — и возвращением к «натуре», своего рода пиетический руссоизм. У него была доверенность к природе: «Вся экономия во всей природе исправна».

Вполне сказывается этот опыт уже в следующих поколениях. Впоследствии он порождает бесцерковный аскетизм, пробуждает мечтательность и воображение. Развивается какая-то нездоровая искательность духа, мистическое любопытство…

Начальная дверь ко христианскому добронравию. Написана в 1776 году для молодого шляхетства Харьковской губернии